Woman.ru продолжает рубрику «Реальная история», в которой обычные женщины откровенно делятся с нами непридуманными сюжетами из своей жизни. Мы благодарны каждой из них за искренность и уважаем желание многих оставаться инкогнито. Ведь реальность, как мы знаем, порой оказывается сложнее закрученного киносценария, а обычные люди вынуждены решать задачи, которые не под силу голливудским супергероям. Эта история о девушке, которой страшный диагноз «рак груди» был поставлен в 30 лет. Однако, по ее словам, 2.5 года после болезни стали даже более счастливыми, наполненными эмоциями и событиями, чем до начала лечения. Эта девушка не только рассказала нам свою историю, но и не стала скрывать своего имени. Знакомьтесь, Елена Голышевская и ее реальная история.
Елена Голышевская
Мне было всего 30 лет, когда у меня диагностировали рак груди. Конечно, ни о каких серьезных проблемах со здоровьем я тогда не задумывалась. Я вела здоровый образ жизни: не курила, алкоголь почти не пила, занималась спортом. Примерно за год до постановки диагноза я заметила уплотнение в груди. Его можно было рассмотреть невооруженным глазом, потому что грудь у меня небольшая, да и находилось уплотнение почти на поверхности, близко к коже. Кому-то, возможно, это покажется достаточным основанием для похода к врачу, но я об этом не думала: просто не обращала внимания, потому что ничего не болело. К тому же я была уверена, что все само рассосется. Беспокойство появилось только после того, как начало стрелять в подмышку и стала неметь правая рука. Я стремительно теряла вес, несмотря на то, что, занимаясь силовыми тренировками, должна была набирать мышечную массу. Кожа стала очень сухой и тусклой. И даже после этого мне не приходило в голову, что все может быть серьезно.
Как-то раз за обедом со старшей коллегой я поделилась своей проблемой и показала уплотнение. Та посоветовала не медля записаться на прием к врачу. Когда я ехала в больницу, мыслей о потенциально смертельном диагнозе у меня не было.
«Какая онкология? Мне всего 30 лет! — думала я. — Скорее всего, это банальная мастопатия». Тем более что в семье раком груди никто не болел.
Мне сделали УЗИ, взяли материал на биопсию, анализ на онкомаркеры, а через несколько дней я получила смс с уведомлением, что записана к онкологу.
День, когда озвучили диагноз — 13 февраля — невозможно забыть. Но нужно отдать должное врачу: он донес все очень мягко, спокойно, без трагизма и раздражающего сочувствия на лице. Он даже ни разу не произнес слова «рак», а лишь сказал: «Что ж, надо лечиться…» На тот момент я вообще не понимала, что происходит. Точнее, понимала, что что-то серьезное, но не до конца. Врач рассказывал мне о лечении, но я очень смутно все помню. Я почти его не слушала, потому что на тот момент практически сползала со стула на пол. Раньше я вообще об этом ничего не знала, кроме того, что онкобольных постоянно тошнит, и они ходят лысые и бледные.
Елена всегда вела здоровый образ жизни: занималась спортом, не курила и не злоупотребляла алкоголем, поэтому диагноз стал для нее шоком
Даже когда врач сказал, что все будет «по полной программе» — химиотерапия, операция, облучение, таблетки — я не понимала масштаба. «Как же я буду без волос?» — только и смогла сказать я. «Зато потом вырастут густые, кудрявые, крепкие», — подбодрил меня доктор. Он сказал, что лечиться я буду около полугода. Помню, мне почему-то показалось тогда, что это так долго! Забегая вперед, скажу, что лечилась я почти год.
Сложно передать эмоции. Мы можем сидеть с друзьями в кафе, рассуждать о том, что все мы когда-нибудь умрем, что, грубо говоря, в любой момент на голову может упасть кирпич. Это все теоретические рассуждения. Именно после визита к врачу меня впервые охватил страх смерти. Я поняла, что сейчас я есть, а завтра меня уже может не стать.
Боже мой, как же так, почему же это произошло именно со мной? У меня работа, ипотека, родители, которые не вынесут удара, если со мной что-то случится, ремонт, спорт. И, вообще, я еще много чего не сделала в этой жизни из запланированного, не реализовала себя в полной мере.
Но очень важно было, по словам врача, принять то, что это случилось именно со мной. Важно не застрять в периоде отрицания: «Такого не может быть, здесь, вероятно, какая-то ошибка. Я же так молода, схожу еще куда-нибудь проверюсь». В противном случае есть риск потерять драгоценное время.
Выйдя от врача на Таганке, я пошла в храм к Матроне Московской, обливаясь слезами, никому не звоня: просто не могла сделать этого. Там я немного успокоилась и поехала на работу. Когда же зашла в кабинет руководителя, у меня случилась самая настоящая истерика, я не могла сказать и слова. Мне так стало себя жалко, в голове было только одно: я умру.
«Я сильный и стойкий человек, всегда справлялась с трудностями, но даже на минуту не могу себе представить, как можно сохранить выдержку, когда тебе озвучили диагноз. Это невозможно», — говорит Елена
Так как у меня были поражены подмышечные лимфоузлы (это 3-я стадия рака), надо было действовать без промедления. Врач посоветовал мне лечиться в Израиле, поэтому я тут же принялась прорабатывать этот вариант. Коллеги, начальник — все прониклись моей бедой и организовали сбор средств на лечение. Подключились и страховые службы. Больше всего меня волновал вопрос, как же я буду совмещать выплату ипотеки и лечение, ведь постоянно буду на больничном (к слову, работать я так и не прекратила). Но оказалось, что можно отложить выплату кредита на год, и мне сделали реструктуризацию ипотеки.
Все происходило очень стремительно, и я поняла, что не все так плохо, все решается. И я очень хочу жить. Я не готова умирать.
Через пять дней я уже летела в Израиль. После проведения всех дополнительных исследований мне была поставлена третья стадия гормонозависимого рака молочной железы с поражением региональных подмышечных лимфоузлов. Гормонозависимая форма РМЖ означает продолжение лечения после окончания основного блока лечения (антиэстрогеновые таблетки). Первой в очереди была химиотерапия, чтобы уменьшить опухоль. Оперировать сразу было нельзя, потому что она была близко к коже, и удалить ее, не задев ткани, было бы очень сложно.
Мне было назначено восемь курсов ХТ, из них четыре — вызывающими тошноту цитостатиками, и еще четыре — таксанами, от которых ломит кости и режет мышцы. На протяжении полугода раз в три недели я летала в Тель-Авив, где находилась два дня, а потом летела обратно в Москву, продолжала работать. Химиотерапия — самое сложное в лечении, потому что вгоняет в перманентное состояние усталости. Отдыхать, конечно, нужно, но в меру, потому что чем больше отдыхаешь и меньше двигаешься, тем сильнее состояние вялости, тошноты, ломоты и желания лежать или спать.
Я сразу поняла, что от спорта не откажусь ни за что. К силовым тренировкам я добавила и кардионагрузку, чтобы укрепить сердце. Было тяжело, кружилась голова, но я не бросала. Более того, работала в обычном режиме, запретила смотреть на меня жалостливыми глазами как на покойника (так уж сложилось, что в нашей стране эта болезнь обязательно ассоциируется со смертью).
Было плохо, меня тошнило, от противорвотных стероидов я пухла как на дрожжах, а от таксанов боль в мышцах была нестерпимой. Но я поняла, что именно спорт обеспечил мне более-менее нормальное качество жизни.
Елена во время первого курса химиотерапии
После первого курса ХТ выпали волосы. Правда, меня это волновало теперь в последнюю очередь. Это выглядит совершенно не так, как здоровые люди привыкли себе представлять: будто ты причесываешься, и они остаются на расческе. На самом же деле волосы буквально отслаиваются, остаются в руке пучками. После четвертого курса выпали ресницы и брови. Когда стоишь в Израиле на паспортном контроле, сразу видно, кто приехал лечиться, а кто — отдыхать. Очень много типичных онколиц… Парик я не носила, предпочитая ему платки и шапочки. Хотя, вру: один парик все же у меня был.
От родителей я скрывала свой диагноз до последнего: благо, живут они на другом конце России.
Елена с родителями
Я не хотела ничего говорить, потому что знала, что для них это станет ударом. Перед разговором по Скайпу я надевала парик и притворялась здоровой. Конечно же, мне пришлось им рассказать, когда они приехали в отпуск в Москву, но это было уже после всех восьми курсов ХТ. Я соврала, что прошла всего два курса, потому что опухоль вовремя обнаружили, что на самом деле все не так страшно, как им кажется.
Помню, папа не смог сдержать слез и молча ушел в другую комнату, а потом пришел и долго гладил меня по моей лысой голове, прижав к груди…
Реакция людей в метро — отдельная тема. Многие, увидев бледнолицую молодую девушку в платке, увлеченно читавшую книгу о раке и питании, поднимали глаза, внимательно осматривали меня, уступали место. У одних читался в глазах когнитивный диссонанс, у других — сочувствие. Кто-то в испуге отворачивался, некоторые делали вид, что не обращают внимания, но все же искоса с любопытством поглядывали.
Елена Голышевская
Итак, моя химиотерапия подошла к концу, и теперь предстояло перенести операцию. С хирургом мы единогласно пришли к мнению, что надо удалять обе груди. Дело в том, что в силу молодого возраста еще достаточно времени, чтобы рак мог возникнуть и во второй груди, поэтому лучше было себя обезопасить. Мы сделали одномоментную реконструкцию: мне сразу же вставили импланты, к которым я привыкла примерно через два месяца. Правда, из-за отсутствия лимфоузлов в правой подмышке рука немного потеряла чувствительность.
Спустя две недели после операции я побежала в спортзал: просто не могла дождаться! Я не боялась жать или поднимать тяжести: наоборот, хорошая разминка и тренировка разгоняли лимфу, и рука становилась более чувствительной.
Мне предстоял третий этап — лучевая терапия. Это профилактическая мера для того, чтобы метастазы не пошли в грудную клетку (а такое случается очень часто, потому что какие-то раковые клетки все равно остаются). Облучали меня также в Тель-Авиве: там я провела полтора месяца. Радиотерапия — конечно же, не химия. Лежишь себе под аппаратом несколько минут, и все готово — дневная процедура пройдена. Но постепенно начинает накапливаться усталость от радиации, а на коже образуется ожог. С ним справлялась с помощью кремов, а с усталостью боролась старым проверенным способом — спортом. Взяла себе абонемент на два месяца в местный клуб и ходила туда каждый день перед процедурой. Все закончилось прямо под Новый год. Тридцатого декабря прилетела домой, в новую жизнь, в новую для себя реальность, с уже отрастающими кудрявыми волосами.
Отдельно стоит раскрыть вопрос, связанный с гинекологией. Перед началом химиотерапии мои яичники медикаментозно «выключили», потому что эстроген, который они выделяют, стимулирует рост раковых клеток в случае гормонозависимых опухолей (у меня как раз такая и была). С тех пор я нахожусь в искусственной менопаузе: я принимаю антиэстрогеновые таблетки, потому что существует возможность рецидива, и делать мне это придется еще несколько лет. Все симптомы климакса у меня тоже есть: приливы, жар. Что касается возможности иметь детей, то перед первым курсом ХТ мне предложили заморозить яйцеклетки. В России, насколько мне известно, этого делать не предлагают и даже говорят, что вредно. Мне сделали неполное ЭКО по ускоренному протоколу, потому что нельзя долго стимулировать яичники при наличии опухоли. Сейчас мои яйцеклетки хранятся в Израиле, и когда я закончу антиэстрогеновую терапию и буду готова рожать, смогу воспользоваться услугой ЭКО. Конечно, можно забеременеть и самой, но после восьми курсов химиотерапии и многочисленных таблеток клетки уже не такие здоровые, как до начала «эпопеи». Да и не такие молодые.
Абсолютно все друзья меня поддержали — кроме одной подруги. Но я не обижаюсь: есть люди, которые просто не хотят слушать чужие истории.
Не знаю, что бы я делала без своих ребят! Они устраивали мини-вечеринки, задаривали меня подарками, одергивали в моменты отчаяния. Я считаю, что болезнь — большее испытание для близких, чем для самого пациента. Они ведь хотят помочь, но зачастую просто не знают, что сказать и сделать, как себя правильно вести. Иногда спрашивают, откуда у меня силы и как я это все пережила. В таких случаях я отвечаю цитатой из фильма «Особенности национальной охоты»: «Захочешь жить, еще не так раскорячишься».
Парадокс: пока лечишься, ты видишь цель — выздоровление. Когда лечение закончилось, вроде бы все позади, но ты не понимаешь, что делать дальше. Как теперь жить? Именно тогда во мне случился перелом. Я поняла, что нельзя откладывать дела в долгий ящик.
Последние несколько лет перед болезнью я мечтала выучиться на тренера и хотела стать профессионалом в фитнесе, а не оставаться на уровне любителя. Я пошла получать диплом тренера по бодибилдингу и фитнесу, совмещала учебу с основной работой (я финансист), а еще начала заниматься кроссфитом.
В нашем банке есть свой тренажерный зал, где я стала тренировать коллег. У нас даже есть своя собственная команда, и очень часто мы участвуем в разных благотворительных забегах, гонках героев, межклубных соревнованиях.
Елена с коллегами
По выходным я также подрабатываю в фитнес-клубе рядом с домом. Вообще сейчас я делаю только то, что мне нравится. Я даже разменяла квартиру в строящемся доме на вторичку. Пусть это дороже, но мне некогда ждать и подстраиваться под других.
Вскоре после лечения я познакомилась с Оксаной Молдовановой, главой Центра поддержки женщин по вопросам рака молочной железы «Вместе», который откроется в этом октябре. Это центр, куда женщины с диагнозом могут приходить за комплексной помощью: психологической и информационной. Там я также буду вести занятия фитнесом. Еще у меня в планах создать женскую «розовую» команду по гребле, и президент гребного спорта России меня уже поддержал. Розовую — потому что для женщин с диагнозом. А гребля — потому что именно этот вид спорта разгоняет лимфу, предотвращая лимфостаз. Ведь если удаляют лимфоузлы (как в моем случае), нарушается лимфоток, и рука может увеличиться вдвое. Поэтому физическая нагрузка — наше все. А что может проработать плечевой пояс лучше, чем гребля? В Европе, например, такие гребные движения существуют давно, и раз в 4 года во Флоренции проходит международный фестиваль, что-то вроде олимпиады. Российской команды пока нет, поэтому я и загорелась идеей ее создать. Не скрою, гребля — это тяжело даже для меня, спортсменки. Но цель всего — объединить женщин, а не бить рекорды.
Надо сказать, что эти 2.5 года после болезни — самые насыщенные по эмоциям, новым знакомствам и событиям в моей жизни. Конечно, говорить, что все предыдущие 30 лет я была домоседкой, нельзя. Просто человеку свойственно все откладывать на потом.
Помимо всех позитивных моментов есть и не самые приятные. Например, бюрократическая волокита: ежегодные подтверждения инвалидности (у меня третья группа), проблемное лекарственное обеспечение. Таблетки положены по льготе, но зачастую в аптеках их просто нет, и тогда я покупаю их за свои деньги. Это очень дорого. Я даже писала пару раз в Минздрав, меня уже там все знают. Я работаю, плачу налоги, так почему же за свои деньги я не могу получить лекарства?
Елена Голышевская
Конечно, когда опасность минует, чувства притупляются. Но стабильно раз в полгода меня все равно трясет на проверках. Каждый раз боюсь.
Ведь обычно все думают: «Со мной этого не случится», а я теперь эту философию не поддерживаю. Раком может заболеть любой человек, у этой болезни нет возраста. Но рак излечим.
Если даже вам поставили диагноз, не стоит впадать в панику, отрицание, отчаяние. Вместо этого нужно максимально собраться и действовать, ведь промедление может усугубить ситуацию. Настрой — половина успешного лечения.
Иной раз я могу всплакнуть, но, как правило, это бывает редко и ненадолго. Я стараюсь не зацикливаться на своем диагнозе и воспринимаю его как хроническое заболевание, с которым теперь придется жить. Наше счастье, настроение и выздоровление — в наших руках, правда.
