Иногда в жизни наступают такие моменты, когда просто хочется погрустить. О чём-то, о ком-то… Я люблю такие свои периоды, они помогают оценить вкус жизни по-новому, встряхивают память… Приглашаю вас в мою светлую грусть. Никому ничего не сказав, ты уйдёшь, но внутри ты со мной… ©
Ты уйдёшь, но внутри ты со мной… ©
Я сижу на подоконнике в тёмной тишине своей спальни, закутавшись в мягкий пушистый плед. Подтянув колени к лицу, опираюсь на них подбородком и безучастно наблюдаю, как сумерки постепенно вступают в свои права. Серое грязное небо, виднеющееся в просвете между ветвями голых осенних деревьев, становится всё темнее; в окнах близлежащих домов зажигается свет. Люди спешат по своим делам, машины разрывают и без того громкий шум города своими сигналами. Всё вокруг живёт.
Я отворачиваюсь от окна и начинаю следить за причудливой тенью дерева, которая выплясывает только ей одной понятный танец на стене над изголовьем моей кровати. Если проявить фантазию, то в пересечениях тонких веточек можно угадать чьи-то фигуры, образы, очертания. Но я не хочу фантазировать, я просто наблюдаю.
Из соседней комнаты доносится звонкий голосок моей родиночки:
— Бабушка, а давай почитаем сказку про то, как красивая принцесса живёт долго-предолго со своим принцем.
— Конечно, зайчонок, – в голосе мамы я слышу грусть и еле сдерживаемые слёзы.
Я закрываю глаза и окунаюсь вместе с ними в волшебный мир сказки.
«Принц нашёл свою принцессу и никогда больше не оставлял её одну», — на последней фразе голос мамы всё-таки дрогнул, и она всхлипывает.
— Бабуленька, почему ты плачешь? – Я слышу голос дочери и представляю, как она обхватывает в этот момент мамино лицо своими маленькими ладошками и внимательно всматривается в её глаза. – Не плачь, а то у тебя глазки будут болеть, – ворчит, пародируя тон взрослого.
— Хорошо, я не буду больше, – мама берёт себя в руки. – Расскажи, что новенького было сегодня у тебя в садике?
— Всё было хорошо. Мы сегодня много рисовали. Все детки рисовали цветочки для мамы, а я нарисовала для папы. Когда я ему их покажу, он сразу вернётся.
За стеной в комнате повисает тишина, нарушаемая лишь шуршанием бумаги.
Услышав эти слова, теперь всхлипываю я. Крепко сжимаю зубы и зажмуриваю глаза, но пару слезинок всё-таки успевают скатиться по щекам. Подавив рыдание, возвращаюсь к изучению улицы сквозь мутную пелену слёз. Я стараюсь ни о чём не думать, но в голове всё-таки успевает проскользнуть мысль: «Как же без тебя всё ужасно…»
В этот самый момент на улице поднимается ветер. Он закручивает опавшие листья в маленькие вихри, швыряя их под ноги прохожим, которые начинают идти ещё быстрее, стараясь поскорее спрятаться от разыгравшейся вдруг непогоды; раскачивает деревья, отчего они изгибаются и достают ветвями до моего окна.
Лёгкий стук нарушает тишину комнаты. Я смотрю на эти веточки, так похожие на тонкие пальцы, и вдруг чувствую непреодолимую потребность распахнуть окно и прикоснуться к ним, почувствовать этот ветер, окунуться в него. Но я не успеваю даже спуститься с подоконника, как вздрагиваю от звонка в дверь.
— Кто-то пришёл, кто-то пришёл! – радуется моя малышка. – Бабуленька, я открою, – кричит она, и вот уже слышно, как босые ножки шлёпают по коридору.
— Нет, нет! Вернись, я сама открою.
Мама выходит из комнаты и, подавив лёгкое сопротивление внучки, отправляет ту назад в детскую.
Теперь я прислушиваюсь к звукам у входной двери, но глаза по-прежнему изучают улицу. Раздаётся тихое бряцанье цепочки, звук поворачивающегося ключа и вот наконец лёгкий скрип петель подсказывает, что дверь распахнули.
И повисает тишина.
Я напряжённо вслушиваюсь в эту тишину. Быть может, там никого нет, и мама уже успела закрыть дверь, а я просто пропустила этот момент? Нужно выйти посмотреть. Но в этот момент мама приглушённо выдыхает:
— Это ты…
— Здравствуйте, я слышу, петли так до сих пор и не смазаны… – Раздаётся глубокий, с лёгкой хрипотцой голос, от звуков которого я застываю на подоконнике и, затаив дыхание, боюсь пошевелиться.
В голове бьется одна лишь мысль: «Как?! Этого не может быть!»
— Ты же знаешь, что теперь некому… – шепчет мама. – Зачем ты пришёл?
— Вы знаете, ведь это вы меня звали. Да и она… – Я не вижу его действий, но легко могу представить, как он кивает головой в сторону закрытой двери спальни. – Я хочу её успокоить, помочь ей… она слишком долго плачет.
Опять повисает пауза.
— Хорошо, — говорит наконец мама. – Только обещай мне, что ты…
Опять пауза. Мне кажется, я сейчас закричу.
— …позаботишься о ней? – находится, в конце концов, нужное слово.
— Я обещаю, – произносит он, и я опять могу представить, как он подтверждает свои слова кивком головы.
Раздаётся лёгкий стук в дверь спальни, и хотя я жду его, но всё-таки оказываюсь не готова. Вздрагиваю и вцепляюсь ещё крепче в плед так, что костяшки белеют. Не отрывая взгляда от двери, я чувствую, как меня заполняет ледяная паника, поднимаясь от кончиков пальцев на ногах до макушки, заставляя кожу покрыться мурашками.
«Это невозможно» — непрестанно бьется в голове.
— Милая… тут к тебе пришли. – Мама заглядывает в комнату, но я не смотрю на неё. Я пожираю глазами тёмную фигуру за маминой спиной. – Мия, всё будет хорошо, ты только должна верить. Мы с Сашей сейчас уйдём, я заберу её к себе.
Теперь мама поворачивается к стоящему за ней:
— Проходи… Влад… – и отходит в сторону на шаг, пропуская его в комнату.
Влад. Влад. Влад.
Мне кажется, что я сейчас потеряю сознание, ведь этого не может быть. Это нереально!
Мотаю головой, зажмуриваюсь, но тут же распахиваю глаза, пробираемая ужасом от мысли, что сейчас он исчезнет. Но нет. Он стоит там, на пороге комнаты, и жадным взглядом изучает меня. Я пытаюсь что-то сказать, но чувствую лишь, как рот открывается, и при этом не раздаётся ни звука.
Так проходит несколько мучительных мгновений. Я судорожно ловлю ртом воздух, а он всё так же, не отрываясь, смотрит на меня. Пытаясь привести мысли в порядок, бросаю взгляд в окно и с удивлением замечаю, что ветер стих.
Опять слышится топот детских ножек по паркету. При этом звуке лицо Влада озаряется улыбкой, но она тут же меркнет, и он делает шаг в сторону, за дверь. Я непонимающе наблюдаю за этим, пытаясь сообразить, почему он прячется, но в этот момент дочь всовывает голову в спальню и произносит:
— Мамулечка, я иду ночевать к бабушке, завтра вернусь. Ты ничего не бойся и веди себя хорошо.
— Хорошо, роднулечка, — нахожу я в себе силы ответить, при этом мой голос напоминает мне больше карканье вороны.
Дочь убегает обуваться, в комнату заглядывает мама.
— Мия, мы уходим. Прошу тебя, верь ему… послушай его. – Она не оглядывает комнату в поисках Влада, но как будто каким-то шестым чувством угадывает, что он стоит здесь, за дверью, поэтому просто протягивает руку и, нащупав, сжимает его ладонь, а затем всё так же, не глядя на него, добавляет. – Помоги ей. И спасибо, что пришёл.
Он кивает и пожимает мамину ладонь в ответ.
Я смотрю на эти их рукопожатия и чувствую, что абсолютно запуталась и ничего не понимаю. Как это возможно?
Мама выходит из комнаты, и пару минут спустя, слегка скрипя, захлопывается входная дверь.
Влад выходит из своего укрытия, медленными шагами приближается ко мне, но останавливается на расстоянии вытянутой руки. Свет из коридора падает ему на спину, оставляя лицо в тени, зато моё лицо освещается полностью. Он внимательно смотрит на меня, по-прежнему так жадно ощупывая глазами, что мне кажется, я физически чувствую прикосновения.
— Мия… – шепчет он и нерешительно протягивает руку в моей щеке. Но не прикасается, а так и замирает.
Не в силах бороться с собой, я тоже поднимаю руку и неуверенно кладу её поверх его протянутой. Его кожа тёплая и такая… живая. Слегка подталкиваю его руку к своему лицу, и со вздохом он всё-таки прижимает руку к моей щеке. Не отрывая взгляда от его глаз, я повторяю его жест, и вот уже моя вторая рука лежит на его лице. Он накрывает её своей и, вжимаясь щекой в мою ладонь, глубоко втягивает воздух. Я чувствую его… От этого понимания на глаза наворачиваются слёзы и, срываясь с ресниц, прокладывают дорожки по щекам, увлажняя его руку.
Несколько минут мы молчим.
Эти прикосновения дают мне силы говорить, и я, всхлипывая, шепчу:
— Влад… наконец-то ты со мной… почему ты нас оставил, зачем?
Всхлипывания переходят в рыдания, разрывая грудь. Он резко притягивает меня к себе и, вдыхая запах моих волос, шепчет, покрывая макушку лёгкими поцелуями:
— Мия моя, прости, прости меня…
Не сдерживаясь больше, я обхватываю его руками, начинаю беспорядочно гладить по голове, шее, спине, дышу его запахом. Он такой же, каким я его знаю. Такой тёплый, такой родной.
Влад легко подхватывает меня на руки, позволяя пледу, моему защитному кокону, упасть на пол, и несёт меня на кровать. Аккуратно опускает на покрывало и ложится рядом.
Теперь свет из коридора освещает его лицо, и я вглядываюсь в любимые черты. Кончики пальцев повторяют движения моих глаз, прокладывая дорожки по линиям бровей, носа, губ. Дрожь в теле постепенно проходит, уступая место спокойствию и умиротворению.
— Влад, мне так плохо без тебя… Почему ты ушёл?
Он тяжело вздыхает и ловит губами мои пальцы. Целует все по очереди, а затем прижимается поцелуем к центру ладони.
— Прости меня, — шепчет он эти слова снова и снова. – Я не знаю, но, наверное, по-другому нельзя было.
— А кто это решает?
— Я не знаю, родная. Наверное, мне следовало быть осторожнее…
— Ты пришёл за мной? Ты заберёшь меня? Пожалуйста… – Мой голос срывается, и я замираю в ожидании ответа.
Я не могу объяснить, что сейчас чувствую. Я хочу быть с ним, но… Я не могу бросить Сашу и, вообще, жизнь. Или могу?
Он усмехается и шепчет мне в ухо, щекоча дыханием:
— Глупенькая, ты нужна здесь. Ты должна жить. Теперь за нас двоих.
— Но…
Он не даёт мне продолжить, опуская ладонь на мои губы.
— Да, Мия, ты должна. Ты у меня сильная, ты сможешь.
— Я не хочу, – в глазах опять появляются слёзы. – Мне не нужно это всё без тебя.
Влад садится на кровати и прячет лицо в ладонях. Я сажусь рядом на колени и притягиваю его голову к себе на грудь. Пальцы скользят в его волосах, и вдруг у виска я чувствую шрам. Тот самый. Слёзы, они уже, по-моему, живут своей отдельной от меня жизнью, снова начинают капать из глаз.
Влад поднимает голову.
— Не плачь, ты не должна так много плакать, Мия. Мне от этого плохо…
Я зажимаю рот рукой, чтобы заглушить рыдания, готовые сорваться с губ от его слов, а муж продолжает.
— Между нами очень сильная связь, родная. Ты, я, Сашка – мы одна семья и так всегда будет. Но ты должна меня отпустить, ты должна жить. Ты просто помни: я всегда рядом, я всегда с вами. Я знаю, как вам плохо, но мы не можем ничего изменить, поэтому вы должны научиться жить по-новому. И у вас получится… Обещай мне. Ты должна это пообещать.
Я не могу говорить, но видя в глазах Влада мольбу, согласно киваю головой.
— Обещаю, я не буду плакать, я постараюсь. Я очень постараюсь.
Он обнимает меня, прижимая, к себе и выдыхает:
— Спасибо, родная. Я знаю, что ты справишься.
Мы долго сидим в тишине, и я просто наслаждаюсь его близостью. Понять уже ничего не пытаюсь и просто принимаю всё, как факт. Если он сейчас здесь, значит, так нужно.
— Я здесь из-за тебя, – произносит вдруг Влад. – Я должен был тебя успокоить…
Я киваю ему в плечо, рассеянно гладя его по спине. Руки мужа тоже не остаются без движений. Они скользит по моему телу, приводя меня в такое давно забытое состояние эйфории.
— Влад… – я закусываю губу и смотрю ему в глаза. – Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, моя Мия, – отвечает он, прислоняясь своим лбом к моему. – Можно я поброжу по квартире?
— Конечно, — киваю я и, первой поднимаясь с кровати, беру мужа за руку и тяну за собой.
Он ходит по квартире, с улыбкой осматривает все эти хорошо знакомые ему комнаты, вспоминает какие-то наши смешные споры из-за той или иной вещи. Сейчас они кажутся вдвойне смешными.
Вот он заходит в комнату дочери и замирает. Его взгляд падает на рисунки, которыми увешаны все стены. На каждом детской нетвёрдой рукой нарисованы три смешных человечка: МАМА, ПАПА, САША.
Да, они кривые и, в принципе, на человечков и не очень-то похожи, но они такие значимые. А в настоящий момент особенно. Влад смотрит на сегодняшние рисунки дочери, где разнокалиберные буквы выводят: ПАПА ВЕРНИСЬ.
Его плечи вздрагивают, я подхожу к нему сзади и обнимаю за талию.
Он поворачивается и прячет лицо в моих волосах.
— Простите меня, мои родные девочки. – Опять срывается с его губ.
— Не надо, любимый. — Теперь я его успокаиваю.
Взяв себя в руки, муж отстраняется от меня и произносит:
— Мои инструменты все на месте?
Я непонимающе киваю и слежу, как он проходит на кухню, открывает свой ящик, что-то достаёт и выходит в коридор.
— Влад! — я бегу за ним, боясь, что он сейчас уйдёт.
Но нет, муж открывает входную дверь и смазывает петли маслом. Да, именно его он и доставал. Покачав дверь из стороны в сторону, не издающую теперь ни звука, он довольно улыбается:
— Вот так намного лучше. Тогда я не успел…
И вот опять виноватый взгляд.
— Спасибо, — шепчу я.
Осмотрев ещё раз дверь, муж относит маслёнку на место, вернувшись, берёт меня за руку и притягивает плотно к себе.
— Я так по тебе скучаю…
Я отстраняюсь, обхватываю его лицо ладонями и начинаю осыпать лёгкими поцелуями. Он стоит, закрыв глаза, и наслаждается моими прикосновениями. Но потом мягко отводит мои руки от своего лица, внимательно смотрит мне в глаза и, вновь подхватывая на руки, уже второй раз за вечер относит меня на кровать.
Видя его лицо, склонённое надо мной, мне кажется, что я схожу с ума. Вся тяжесть нереальности этой ситуации обрушивается на меня. Наверное, заметив панику и тревогу в моих глазах, Влад тихо шепчет:
— Не бойся, моя Мия. Я с тобой.
Прерывистый выдох срывается с моих губ и, на мгновение застыв, муж с тихим стоном приникает ко мне поцелуем. Для меня время остановилось. Господи, как же давно это было, что он ко мне вот так прикасался. Желание накрывает с головой, заставляя позабыть обо всём на свете.
Но мы не торопимся, мы как будто заново знакомимся друг с другом. Неспешные, ласковые прикосновения сводят с ума, тихие вздохи и стоны заставляют кровь пламенем бежать по венам. Шёпот, срывающийся с его и моих губ, обжигает. Одежда давно сброшена; руки, а за ними и губы, исследуют и ласкают каждый участок обнажившихся тел.
От участившегося дыхания кружится голова. Я занимаюсь любовью с моим мужем, и я не хочу сейчас думать ни о чём. Есть только он и я. Мы…
Возвращаясь в действительность, я опять испытываю приступ страха. Что теперь? Что будет дальше?
— Ты сейчас уйдёшь? – спрашиваю я, устраивая голову на груди любимого.
— Да, моя Мия, я должен. Но ты должна всегда верить и помнить: я рядом. Я всегда буду рядом. — Он гладит меня по голове.
— А ты придёшь ещё?
Влад молчит и лишь через пару минут отвечает:
— Да. Я буду с тобой всегда, как только ты захочешь, а теперь спи…
Я прижимаюсь к нему покрепче, сплетаю свои ноги с его и, прислушиваясь к его тихому дыханию, засыпаю.
— Мамочка, мамочка… ты опять плачешь во сне.
Голос моей малышки заставляет проснуться. Я недоумённо оглядываю комнату. Влада нет. И в этот раз он даже не прячется за дверью. Значит, это был сон? Прижимая к себе дочь, я тихо баюкаю её на руках.
— Прости, маленькая.
— Тебе опять папа приснился? – шепчет она.
— Да, малышка, папа… – сейчас, вспоминая свой сон, я поражаюсь ощущению реальности, которое от него осталось.
— Я сегодня нарисовала ему картинку, — сонно бормочет Саша и засыпает на моих руках.
Я устраиваю её поудобнее в своей кровати и, обдумывая последние слова дочери, выхожу из спальни. Заглянув в детскую, замечаю рисунок, с которого крупные кривые буквы кричат: ПАПА ВЕРНИСЬ.
Комок встаёт в горле. Я прохожу на кухню, по пути захватывая из зала рамку с фотографией мужа. На ней Влад весело смеётся в камеру, только чёрная лента в нижнем правом углу указывает на то, что таким он остался лишь на фото…
Усевшись за стол, я ставлю рамку перед собой. Прикуриваю две сигареты и одну из них кладу на пепельницу.
Хочется плакать. Хочется плакать от того, что это всё оказалось всего лишь сном, хотя было настолько реально.
Затягиваясь, я смотрю в окно. Свет фонарей пробивается сквозь ветви деревьев, и я опять наблюдаю за их причудливыми танцами на стене. На улице тихая, глубокая ночь. С глаз срывается слезинка, и, едва я успеваю смахнуть её, как за окном поднимается ветер. Я замираю. А что, если…
Затушив сигарету в пепельнице, я бегу к входной двери и, на секунду замешкавшись, поглубже вдыхаю и распахиваю. Дверь не издаёт ни единого звука. Я качаю её из стороны в сторону, но по-прежнему стоит тишина.
Этого не может быть… ведь не может?!
Я иду назад на кухню и замираю у окна. Ветви деревьев, качающиеся под напором ветра, стучат в стекло.
И я опять, как во сне, чувствую непреодолимую потребность прикоснуться к ним. Не раздумывая больше ни секунды, откидываю занавески и распахиваю окно. Ветер врывается на кухню, запутывается в моих волосах.
Я улыбаюсь.
— Верь и помни, я с тобой… – шепчет ветер, лаская меня.
— Я верю, я помню… – шепчу я в ответ, нежась в его таких родных и не по-осеннему тёплых объятьях.
